Они снова его поблагодарили, заплатили за покупки, с улыбкой кивнули старику на прощание, а он с серьезной миной поклонился им в ответ; мистер Абдуллам проводил их к выходу из лавки. Однако не успели они сделать несколько шагов по дороге к судну, как Джейн неожиданно остановилась.

– Подожди меня здесь минутку, Дэн, ладно? – И поспешно добавила: – Очень прошу. И не задавай вопросов.

Он смотрел, как она идет назад, к лавке, и снова входит туда. Минуты через три она вышла, держа в руках небольшой белый сверток, похожий на завернутый в папиросную бумагу апельсин, и сразу же протянула сверток ему.

– О, Джейн… ради Бога!

– Не могла удержаться. Увидела в самой глубине шкафа. Ты не заметил.

– Это просто нечестно.

– Ты хоть взгляни.

Он сорвал липкую ленту, скреплявшую бумагу, и развернул вещицу. Это был фрагмент сосуда, полая керамическая голова: широкое лицо, вместо глаз и рта – щелочки.

Джейн спросила:

– Кого-нибудь тебе напоминает?

С минуту он молча смотрел на фрагмент и вдруг широко усмехнулся, подняв на Джейн глаза:

– Ассад! – Он снова принялся рассматривать голову. – Фантастика! Просто как две капли воды.

– Это – верхушка коптского сосуда для воды. Наш немецкий друг заверил меня, что такие встречаются слишком часто, чтобы кто-то захотел создавать подделки.

– Какое же это время?

– Он полагает, примерно третий век до нашей эры. Плюс-минус лет сто.

Дэн взглянул ей в глаза, потом притянул к себе за локоть, наклонился и поцеловал в щеку; это привело ее в замешательство. Она улыбнулась и потупилась, словно показывая ему, что он придает всему этому слишком большое значение.

– Ну если только ты не слишком много…

– Да вовсе нет!

– Она восхитительна.

– Просто символ, знак.

– Да нет. Мне на самом деле очень нравится.

Он снова принялся рассматривать древнюю керамику – на расстоянии вытянутой руки; сходство и правда было поразительным… это задевало за живое… устойчивость расовых черт, гены…

Они направились к пристани, разговаривая о лавке, о ее хозяине, о том, каким милым оказался старик ученый. Но Дэну припомнилась недавняя неловкость в такси, урок, преподанный ей перед отъездом из Каира – об истинном характере знаков благодарности, – который она, видимо, учла, и он подумал о том, что она не сразу решилась купить эту голову: оказалось, что ему почти так же, как сам подарок, приятна эта победа искреннего порыва над настороженностью, застенчивостью, бережливостью – что бы там ни было. В Каире он ждал слишком многого, совершенно неоправданно надеялся, что сразу же – как дар ему – вернется ее былая естественность или хотя бы их прежняя товарищеская близость.

Очень медленно Дэн начинал кое-что понимать о себе самом: он хочет увидеть, найти в Джейн ее былую суть, словно некую реальность, которую она сознательно от него прячет; а это не только означает, что он пытается закрыть глаза на гораздо более значительную реальность всего, что с тех пор произошло, но и выдает в нем самом какое-то отставание, замедленность развития, квазифрейдистское стремление отыскать навсегда утраченное, обрести мать, которой не знал. И в этом тоже, как и в отношении к отцу, он оказался гораздо более закомплексован, чем ему самому хотелось бы признать. Что-то в нем всегда заставляло искать ее, даже в более юных женщинах… если же повернуть этот процесс вспять, можно сказать, что теперь в Джейн он пытается отыскать Дженни. Все сколько-нибудь близкие отношения с женщинами, даже лишенные какой-либо сексуальности (например, его отношения с Фиби, в которых он давным-давно обнаружил чуть комичные, но вполне ощутимые черты материнско-сыновнего статуса), были вариантами одной и той же модели, и прерывались они именно потому, что не могли удовлетворить требований, предъявляемых его подсознанием. Это постоянно повторяющееся непреодолимое стремление было абсурдно по самой сути своей, и все разочарования и недовольства Дэна, связанные с Джейн, в значительной степени проистекали именно отсюда. Он твердо решил про себя: я должен привыкнуть принимать эту женщину такой, как она есть.

Они подошли к украшенным арками рядам недавно выстроенных магазинчиков, предназначенных специально для туристов и заполненных кричащей безвкусицей; пассаж тянулся к Нилу, вплоть до самой пристани. Джейн с Дэном шли не торопясь, от витрины к витрине, приглядываясь к ценам. Джейн хотела купить корзинку, чтобы брать с собой на экскурсию необходимые вещи, и они зашли в одну из лавок – может, что-нибудь подходящее и отыщется; минут десять спустя они вышли оттуда с дешевой тростниковой сумкой в руках. Остановившись под аркой входа, Джейн приподняла сумку, чтобы получше ее разглядеть. Позади них раздался голос:

– Это уж и вовсе не антикварная вещь.

Они увидели знакомую бородку – старик немец тоже возвращался на корабль. На нем был строгий серый костюм, сорочка с галстуком и панама с черной лентой и чуть загнутыми полями: панаме вроде бы очень хотелось походить на котелок; старик выглядел так, словно давно привык к здешнему климату, задолго до наступления эры «демократичной» одежды. А может быть, это трость и белая гвоздика в петлице делали его похожим на космополита былых времен. Они улыбнулись его шутке, и Дэн еще раз поблагодарил его за помощь, тем более что советы были даны на таком прекрасном английском; не возражает ли он, если они продолжат обратный путь вместе?

Они пошли дальше, Джейн – меж двумя мужчинами. Она сказала, что ее удивляет невероятное количество продающихся антикварных вещей.

– Это – тяжкая проблема. Здесь по крайней мере это делается открыто. Если поступать так, как это пытаются делать турки… – Он пожал плечами.

Дэн спросил, что будет дальше с тем скарабеем. В серо-голубых глазах старого ученого появился ледяной блеск.

– Вне всякого сомнения, в один прекрасный день он осчастливит какой-нибудь из американских музеев. Пройдет через множество рук. К тому времени истинная история его обретения – как бы это получше выразиться? – будет утеряна.

– Думаю, если он мог ввести в заблуждение даже такого специалиста, как вы…

Старик поднял руку.

– Он ввел меня в заблуждение при первом взгляде. Но у меня большой, ах, очень большой опыт. Привыкаешь ни за что не верить своим глазам. Никогда. Даже если откопал находку собственными руками. Потому что многие экспедиции платят рабочим за ценные находки. В этом все дело. И ценные находки вам время от времени устраивают. – Он указал тростью на Фивейские холмы. – Там есть деревушка. Курна. Известна величайшими мастерами по подделкам любого рода; они даже способны захоронить подлинные вещи там, где – как им известно – вы ожидаете их найти. С их точки зрения, такое вполне простительно. Раскопки – это значит работа, так почему бы и нет? – Он улыбнулся. – Египтология не времяпрепровождение для дурачков.

– Вы доверяете мистеру Абдулламу?

– Доверяю – слишком сильное слово, мадам. Я доверяю его знаниям. Он действительно много знает. Фальшивая вещь должна быть совершенно уникальной, чтобы ввести его в заблуждение. Он знает все их уловки, знает – как это у вас говорят? – торговую марку каждого. – Ученый постучал себя пальцем около уха. – У него множество ушей, как говорят арабы.

– Он давно этим занимается?

– Дольше, чем вы могли бы подумать. Он присутствовал при вскрытии захоронения Тутанхамона в тысяча девятьсот двадцать втором году. Был одним из рабочих в экспедиции Говарда Картера.

– Боже милостивый!

– Очень интересный человек.

Тут, словно решив, что все это для них скучные материи, он спросил Джейн, где именно они в Англии живут.

– Я живу в Оксфорде.

Это доставило старому немцу такое удовольствие, что он не обратил внимания на главное слово в ее фразе.

– Ах вот как! Я работал в Музее Ашмола 362 . Очень люблю Оксфорд, по правде говоря. Один из самых очаровательных городов в мире. – Он взглянул на Дэна. – А вы, сэр? Вы не преподаете?..