Джейн взяла бусы:

– Но, серьезно, ведь я…

Девочка развела руками, будто бы говоря – ничего не поделаешь, судьба, не следует ей противиться… потом схватила за руку одну из подруг, и они помчались прочь, словно совсем маленькие девчонки. Послышался хохот, приглушенные взвизги, будто они только что совершили невероятно дерзкий поступок. Все их друзья собрались вокруг них на главной тропе, выяснить, в чем дело. Последовал новый взрыв смеха. Однако, когда ребята пошли прочь, они обернулись и из-за ветвей помахали Дэну и Джейн на прощание. Джейн встала, и оба они помахали ребятам в ответ. Потом она посмотрела на нитку бус, которую все еще держала в руках. Бусы были коричневого цвета, полированные, из каких-то зерен. Глаза ее, радостно, удивленные и немного испуганные, отыскали взгляд Дэна.

– Какой щедрый подарок!

– Ну, надеюсь, они не пропитаны каким-нибудь смертельным ядом.

Джейн бросила на него взгляд, упрекая за недобрую мысль, потом, как бы назло ему, села и через голову надела бусы на шею; снова бросила взгляд на Дэна. Тот усмехнулся:

– Славная девчушка.

– Правда, хорошенькая? – Джейн рассматривала бусы, потом приподняла их и понюхала. – О, у них какой-то удивительный аромат! Будто пачули.

Дэн наклонился и понюхал протянутый ему кончик ожерелья: действительно, сладковатый мускусный запах.

– М-м-м.

Она снова понюхала бусы, помолчав, тихо сказала:

– Это все так грустно. Молодежь так стремится к контактам.

– И я как раз подумал – что мог бы какой-нибудь израильский парнишка захотеть сделать, увидев такое лицо? Только – поцеловать.

– Жалко, что Пол не старше года на два.

– Попытаться все равно можно. Девочка получит огромное удовольствие от ежемесячного чтения десяти страниц убористого текста о средневековой системе огораживаний в Англии.

Джейн усмехнулась, все еще занятая разглядыванием бус, но не ответила; Дэн понял, что этот вполне тривиальный дар – бусы, несомненно, были куплены на обычном рынке и никакой особой ценности не представляли – растрогал ее, проник до потаенных глубин, возродив былую открытость, готовность снова чувствовать, что правильно. Он помолчал, потом спросил, чуть понизив голос:

– Ты и правда снова радуешься жизни, Джейн?

– Да.

– Последние дни доставили мне гораздо больше удовольствия, чем я предполагал. Это звучит ужасно двусмысленно. Но это правда.

– Это плагиат. Я сама хотела тебе это сказать.

– Плагиат – писательская привилегия.

Она по-прежнему чуть улыбалась, не поднимая глаз; помешкав, сказала:

– Ты был прав. Мне было просто необходимо что-то вроде этого.

– Ты теперь забудешь о прошлом?

– Насколько смогу.

– Ведь ты уже исполнила свою епитимью.

Она помотала головой:

– Все равно что «Аве Мария» несколько раз прочла.

– Да ладно тебе! А какой это экзистенциалист утверждал, что следует использовать прошлое для построения настоящего?

– Мне представляется, что на самом деле это утверждение идет от знаменитого досартровского философа Сэмьюэла Смайлза 405 .

Но Дэн не отставал:

– И все-таки ты действительно считаешь наше путешествие не совсем напрасным?

– Действительно.

Джейн скупо улыбнулась ему, но согласие было чисто символическим, более похожим на уход от ответа, на отрицание; в любом случае – на нежелание говорить об этом.

– Просто мне не хотелось бы, чтобы, вернувшись, мы об этом забыли, Джейн. Вот и все.

Она и на это не ответила, только чуть наклонила голову. Так и сидела с опущенной головой, непреднамеренно приняв вид застенчивой школьницы, будто подаренные бусы передали ей что-то от девочки, их носившей; но вот, словно осознав это, Джейн выпрямилась, подняла голову и посмотрела вверх, сквозь листву окружавших их деревьев. То, что Дэн принял за смущение, было скорее всего вызвано тем, что думала она о другом.

– В ту ночь… когда он покончил с собой… Меня особенно расстроило ощущение, что он сделал из меня какую-то помеху для всех. Вроде белого слона.

– Но это же просто смешно!

– Я не оправдываю это свое чувство, Дэн. Это не было связано с тем, что я – женщина, а не мужчина… что бы я потом ни говорила. Просто я чувствовала, что он передал меня под опеку, возложил тяжкую ношу на плечи других, обременил мною их совесть.

– Для чего, собственно, другие и существуют. Если все это так и было.

– Думаю, это путешествие помогло мне понять, что в последние годы я не очень старалась улучшить отношения с Энтони. Собственно, поэтому я и плакала сегодня утром. А еще потому, что чувствую себя гораздо лучше. Менее истеричной. – Она снова бросила на него быстрый взгляд искоса. – Каким бы несправедливым требованием ни обременил тебя Энтони во время последнего разговора… а это ведь было фактически завещание… считай, что ты его выполнил.

– Оно не было несправедливым. Именно это я и пытался сейчас сказать. Я тоже стал кое-что осознавать за то время, что мы здесь, Джейн. В частности – сколько я утратил, потеряв вас обоих на долгие годы. Так что долг – обоюдный.

Она улыбнулась:

– Тебе бы дипломатом быть.

– Вовсе не собирался быть дипломатичным.

– Я считаю – мой долг значительно больше.

– Почему же?

Она ответила не прямо, как бы вернувшись к его словам, сказанным несколько раньше:

– Думаю, пора мне стать реально независимой. Вместо того чтобы искать опоры у добрых друзей и дочерей.

– А может, им нравится служить опорой?

– Это несправедливо по отношению к ним. И ко мне самой.

– Так что все это должно закончиться здесь? Иначе ты снова окажешься в заключении?

Она сказала:

– Я не очень хорошо выражаю свои мысли.

– Попытайся еще раз.

– Просто дело в том…

– В чем?

– В конечном счете действительно ли доброта – то, в чем я нуждаюсь? Доброту ли следует мне прописывать в качестве лекарства?

– Это что – одна из теорий твоей подруги-докторицы?

– В какой-то степени – да. Она очень верит в опору на собственные силы, особенно если женщина чем-то травмирована. Иногда становится даже агрессивной в этом вопросе. Но мне кажется, в чем-то она права.

– И следует опасаться всех мужчин вообще, а особенно – дары приносящих?

– Боюсь, впечатление создается неверное. Она вовсе не стремится пропагандировать это свое кредо. Гораздо больше стремится убедить человека не пугаться того, о чем свидетельствует его прошлое. Что если в прошлом существовал «неправый» мужчина, то следует искать там и «неправую» женщину.

– Ты советовалась с ней – ехать или не ехать?

– Не как с врачом. Как с подругой.

– И что же она сказала?

– Что мне пора научиться принимать решения самостоятельно. – Она покачала головой, будто это была не вся правда. – И что мне и правда необходимо кое от чего уйти.

Воцарилось молчание. За деревьями Дэн увидел французскую группу с их корабля, ведомую многоречивым гидом: они брели по главной тропе слева от скамьи; кое-кто поглядывал в ту сторону, где сидели Джейн с Дэном. Но Алэна с фотографом среди них, видимо, не было; не было и Королевы на барке с Кариссимо. Кратковременное соглашение было нарушено, иллюзия единения рассеялась. Дэн проговорил более легким тоном:

– Значит, мне надо научиться быть недобрым?

– Научиться понимать, – улыбнулась Джейн. – Ту, которая благодарна тебе гораздо в большей степени, чем умеет это выразить. – Он не ответил, и минутой позже Джейн сунула руки в карманы своего пиджака-пальто и продолжала: – Ты прожил такую полную жизнь, с моей не сравнить.

– Ты уверена, что хотела сказать именно «полную»? Не «недостойную»?

– Да что ты! Вовсе нет. Просто… у тебя иные ценности.

– В которые ты не веришь? Она замешкалась.

– Которые меня немного пугают.

– Почему?

Она упрямо сжала губы, как шахматист, не разглядевший ловушку, и несколько мгновений молчала.