Его встревожило и смущение, звучавшее в ее голосе, и сама просьба.

– А что случилось?

– Я хочу сделать кое-что. Побыть одна. Это не займет много времени.

– Не подходи к щенкам. Она может…

– Я знаю.

Он попытался прочесть выражение ее лица, заглянув сбоку, но профиль ее ничего ему не сказал. Он сжал на миг ее плечи и медленно зашагал назад, в сторону еле видной отсюда гостиницы. Его одолевало любопытство, а вместе с ним странное смущение; но вот, пройдя шагов тридцать-сорок, он не выдержал – оглянулся. И был поражен: Джейн сидела на песке, спиной к нему, опираясь на одну руку и подогнув ноги; опустив низко голову, она рассматривала что-то перед собой. Дэн остановился в беспредельном удивлении; подумал – может, она молится, но стесняется встать на колени как надо, боясь, вдруг он обернется и увидит.

Ему никогда не забыть этого необыкновенного, прямо-таки сюрреалистического зрелища: пронзительный ветер теребит меховой воротник ее пальто и уголок головного платка; опустошение и руины кругом, обступившие долину холмы с угрюмыми сторожевыми башнями на вершинах, безмолвная спина Джейн, сидящей словно перед невидимой скатертью, расстеленной для пикника; и странное эхо – отзвук Тсанкави, там, на другом краю света, и Дженни, собирающая черепки в селении индейцев пуэбло. Но поза Дженни не была застывшей, она была хотя бы рационально объяснима. А Джейн казалась прикованной к месту. Это походило на в высшей степени эксцентричный рекламный кадр, из тех, что производят гораздо большее впечатление, чем сам фильм, в котором этот кадр появляется лишь мельком.

Он очень медленно прошел еще с дюжину шагов и снова оглянулся. Джейн уже поднялась на ноги и шла к нему. Он ждал, пытаясь по ее лицу отгадать, чем она занималась. Но лицо ее ничего не выражало, пока она не подошла совсем близко; тут она состроила гримаску и остановилась.

– Мои глаза выглядят хуже некуда? Он пожал плечами и улыбнулся:

– Ветер.

Подходя к нему, она вытянула в его сторону руку, как бы побуждая идти дальше. А он ждал объяснений, как общих, так и конкретных: что она там делала, какое решение приняла, к чему они оба в результате пришли? Но все ограничилось ее рукой. Они прошли рука об руку шагов пятнадцать – двадцать в полном молчании, потом она сжала его пальцы:

– Расскажи мне об отвлекающем поведении.

– Вот тебе идеальный пример. Ее рука снова сжала его пальцы.

– Говори о чем угодно, Дэн. Только не обо мне.

Через полчаса, в гостинице, когда они снова сидели за кофе, Дэн нисколько не лучше знал, что происходит в душе у Джейн. На обратном пути они в конце концов немного поговорили о Пальмире, о том, чего не успели друг другу о ней сказать. Типично туристская беседа старых друзей – ведь они вместе учились в Оксфорде… во всяком случае, так это представлялось ему, приведенному в замешательство неразрешимой загадкой: фигура Джейн, сидящей на песке, эмоциональный взрыв, предшествовавший этому… а как быстро потом она пришла в себя! Как будто, пока она там сидела, она приняла новое, вполне ординарное решение – больше не досаждать ему «как последняя невротичка». Однако она больше не делала попыток установить между ними ту ужасающую дистанцию, что опустошила сегодняшнее утро: они как бы вернулись назад, к тем отношениям, какие установились на Ниле, к тесному товариществу. Лабиб и другие двое мужчин были здесь же, в столовой, так что нужно было играть роль; но Джейн, казалось, ушла в себя настолько, что не нуждалась в этом. Он чувствовал, как трепещет в ней та магнитная стрелка, и ему хватило ума не допытываться, куда она теперь указывает.

Это состояние длилось и тогда, когда Лабиб повез их по окрестностям. Сначала – в захудалый крохотный оазис, где находился музей; он вернулся к машине, как только передал их в руки гида, который должен был сопровождать их все утро. Иссохший старик в изношенном костюме, гид говорил на беглом, хоть и старомодном французском языке. Он знал свое дело, даже слегка иронизировал над тем, что говорил, и они вполне разделяли его настроение, осматривая бесчисленные каменные головы, которые древние жители Пальмиры так любили водружать на своих могилах: стена за стеной были уставлены сомкнутыми рядами голов, странно самодовольных и каких-то викторианских; множество вдов знатных римских граждан в самых парадных своих украшениях, множество серьезного вида джентльменов, похожих одновременно на Катона 441 и мистера Гладстона 442 . Дэн наблюдал, как к Джейн возвращается ее «египетская» манера поведения, ее явно развлекали некоторые комментарии гида, и она охотно откликалась.

Un beau visage d'entrepot, n'est-ce pas, madame? 443 Вполне ординарное, вечное, довольно приятное лицо торгового агента.

Потом их повели к глинобитной хижине вблизи древних развалин, и вдруг – еще один странный миг – они очутились в помещении, гораздо больше напоминающем раздевалку футбольной команды, чем что-либо другое: дурно пахнущий пар, крючки с одеждой на стенах, мужчины, закутанные в полотенца, смех. Спустились по ослизлым ступеням в какое-то подполье, к совершенно необычайному водоему, наполненному чем-то вроде бледно-зеленого супа; это оказался один из горячих серных источников, которые поначалу и привлекли сюда римлян. Еще с дюжину мужчин в белых трусах – их обнаженные, кофейного цвета торсы блестели от влаги – стояли в воде, от которой поднимались клубы пара. Некоторые улыбались двум иностранцам, другие поворачивались спиной. В современной Сирии, оказывается, все еще оставались сибариты, хоть и в подполье.

У Дэна потом остались весьма смутные воспоминания об этих двух-трех часах. Он с радостью отказался бы от этой экскурсии. Но оказалось, что теперь Джейн не хочет ее пропустить: к ней, видимо, вернулось обывательское стремление сполна получить все то, за что заплачено. Какой-то атавистический инстинкт мешал Дэну прояснить создавшуюся неопределенность; вероятно, он все еще оставался жертвой любви к утратам; во всяком случае, он испытывал тайное удовольствие от возможности продлить эту неопределенность еще на несколько часов. Теперь не Джейн с ним, а он сам избегал встречаться с ней глазами. В машине она дважды брала его за руку, но, как это было в Крак-де-Шевалье, лишь для того, чтобы успокоить, призвать к терпению. Как будто его поддразнивали, заставляя ждать приезда в Бейрут для окончательного объяснения. Будто и ее слез не было, как не было прошлой ночи.

Наконец их привезли в долину меж холмов, дальше к востоку и выше руин, на древнее городское кладбище. Они посетили башенную гробницу, что-то вроде четырехэтажного колумбария, только там стояли не урны, а каменные саркофаги. Даже здесь, сказал им гид, восторжествовало умение римлян делать дела: лучшие места для могил шли с большой выгодой, продавались и покупались, как современные квартиры. Он повел их и в похожие на лабиринт катакомбы, где места для захоронений шли по особенно высокой цене, поскольку катакомбы имели «центральное отопление»: совсем вблизи от поверхности здесь проходили серные ключи. Джейн перевела старику то, что Дэн сказал о Форест-Лоун в Калифорнии. Старый араб сощурил глаза в морщинистых, как у черепахи, веках:

– Plus сa change… 444 – ничего нового о человеческой глупости сказать ему они не могли.

Вскоре после полудня – старика гида к тому времени успели вернуть в музей – они выбрались из руин Пальмиры на дорогу, чтобы совершить долгий путь обратно в Ливан; Лабиб снова разглагольствовал о глупости сирийцев, неспособных использовать эти места с большей выгодой… Построить хорошие дороги, хорошие отели, казино, аэродром. Когда он умолк, Джейн с Дэном рискнули обменяться взглядами: им лучше судить. Дэн, к этому времени примирившийся с тем, что его оставляют в неведении, взял руку Джейн в свою и стал большим пальцем осторожно поглаживать костяшки ее пальцев. А у него ведь хватало времени за вторым завтраком или в тех случаях, когда она снимала перчатки… Но даже самые наблюдательные мужчины порой бывают удивительно слепы. Дэн поспешно глянул на ее руку. Розоватая вмятинка на безымянном пальце была еще видна, но золотого обручального кольца на нем не было.