На самом деле я уже догадался, что произошло, или по крайней мере надеялся, что так оно и есть: настроение Энтони изменилось… он наконец услышал – уже после того, как мы с Джейн уехали из больницы и он имел время поразмыслить, – то, что я пытался ему сказать… вдруг ощутил потребность нарушить семейное молчание, навязанное обоим им самим.

Из-за двери доносился голос Джейн, слишком тихий, чтобы можно было расслышать слова. Я стоял у камина, девушка застыла у двери, словно сторожевой пес. Махнула рукой в сторону и выдавила из себя еще несколько английских слов:

– Хотите ли выпить, может быть?

– Чудесно. Не беспокойтесь, я сам налью.

Бутылки стояли на пристенном столике в дальнем конце комнаты. Я налил себе виски. Девушка не отходила от двери, уже не пытаясь делать вид, что не прислушивается к тому, что происходит в холле. Я отошел к роялю и смотрел в окутанный туманом сад за домом. Возможно, сказалась задумчивая грусть этого сада, его замкнутость, его глухая тишина, но я вдруг перестал понимать, где и в каком времени я нахожусь. У окна стояло яйцевидное вращающееся кресло, на сиденье – книга «Избранные места из «Тюремных тетрадей»» Антонио Грамши. Из книги торчали узенькие закладки – ее, видимо, читала Джейн. Я взял томик в руки. Многие абзацы были помечены карандашом, некоторые подчеркнуты, да еще на полях рядом с ними – две вертикальные черты.

«Ибо каждый индивид есть синтез не только существующих отношений, но и истории этих отношений». «Структура перестает быть силой внешней, сокрушающей человека, ассимилирующей и подминающей его под себя, превращая в пассивное орудие; она трансформируется в инструмент свободы, инструмент, используемый для создания новой этической политической формы, в источник новых инициатив». Последние двенадцать слов в этом тексте были жирно подчеркнуты. Я праздно перелистывал страницы, надеясь наткнуться на заметки от руки, но их не было… впрочем, у одного подчеркнутого абзаца стоял еще и восклицательный знак. «Философия праксиса 167 есть самосознание, полное противоречий, откуда философ – имеется в виду как отдельный индивид, так и целостная социальная группа – не только черпает эти противоречия, но сам полагает себя как элемент противоречия, возводя этот элемент в принцип познания, а следовательно, и действия». Я положил книгу на место, боясь, как бы девушка не подумала, что я сую нос куда не следует, но она, казалось, напрочь забыла о моем существовании и так и стояла у Двери, невидная мне за аркой, соединяющей две комнаты. Я принялся рассматривать другие книги на стеллажах у стен, молчаливые, сомкнутые – к плечу плечо, словно солдаты в строю, – Ряды томов: философские труды, претендующие быть носителями человеческой мудрости. Из холла донесся чуть слышный отзвон – положили трубку. Я увидел, что девушка отошла от двери. Но тут мы оба услышали, что Джейн снова набирает номер, и через несколько мгновений – ее тихий голос. Разговор длился совсем недолго. Трубка вернулась на место. Воцарилась абсолютная тишина. Девушка-француженка заглянула за арку, туда, где я стоял, – смотрела так, будто это я во всем виноват, потом отвернулась. Тишина все длилась. Я подождал несколько мгновений, поставил бокал на столик и, с улыбкой, которую постарался сделать как можно более умиротворяющей, проследовал через комнату в холл.

Джейн стояла у входной двери совершенно неподвижно, спиной ко мне, засунув руки в карманы пальто, и пристально вглядывалась в ночную тьму. Она, должно быть, слышала мои шаги, но не обернулась.

– Джейн?

Она не шевельнулась. Я подошел на шаг ближе.

– Что-нибудь случилось?

Она чуть повернула ко мне голову. Я разглядел слабую тень улыбки в уголках ее губ, будто только что произнес несусветную глупость.

– Видимо, вскоре после того, как мы уехали. Он как-то ухитрился выбраться на балкон. – Она снова смотрела в ночь. – И – через перила.

– Да не может… Ты…

– Боюсь, что да.

– Насмерть?

– Они полагают, что смерть, видимо, наступила мгновенно. – Она чуть пожала плечами. – Когда его нашли…

Я подошел еще на шаг ближе, пытаясь осознать, насколько ее потрясение не совпадает с моим: мне казалось, я больше потрясен этим несовпадением, чем разразившимся несчастьем.

– Джейн?

– Как звали того человека в последней экспедиции Скотта 168 ?

– Капитан Оутс?

Она чуть шевельнула головой – тень кивка. Я услышал, что в дверях появилась эта француженка, подошел и взял Джейн за руку повыше локтя:

– Ради Бога, пойдем, тебе нужно сесть.

Со мной все в порядке, Дэн. Я уже позвонила своему врачу. Сказала ей, чтобы она не беспокоилась. – Она коснулась моей руки – только чтобы освободить от моих пальцев свою – и улыбнулась девушке; но та заговорила первой:

– Je ne savais pas comment…

– Oui, oui. II n'en voulait pas plus. C'est tout 169 . Девушка, гораздо точнее чувствуя ситуацию, чем Джейн,

закрыла лицо руками. Джейн подошла к ней, обняла за плечи, потом легонько поцеловала в макушку и прошептала что-то на ухо. Девушка подняла голову и взглянула на меня, не знаю, то ли пораженная этим англосаксонским sangfroid 170 , то ли в ужасе оттого, что трагедия Расина свелась к… Джейн повернулась ко мне:

– Я думаю… Мне надо бы выпить чаю.

– Тебе надо бы выпить чего-нибудь покрепче.

– Да нет. Лучше бы чаю. – Она улыбнулась Жизели: – Давай-ка.

Девушка нерешительно направилась прочь, бросив на меня полный сомнения взгляд, словно я так или иначе был виновен в случившемся. Она прошла мимо викторианской лестницы и исчезла в полуподвале, а я направился вслед за Джейн в гостиную.

– Не могу поверить.

– Понимаю.

– А тебе сказали…

– Сестра, которая заходила к нему перед сном, сказала – он выглядел таким умиротворенным. Говорил о тебе. – Она наклонилась – достать сигареты. Прикурила от протянутой мною зажигалки.

– Он когда-нибудь…

Она глубоко затянулась сигаретой, выдохнула дым.

– Никогда. Ни разу.

– Может, записка?

– Ничего не могут найти.

Она отвернулась к камину, глядя в открытый очаг. В очаге был приготовлен уголь, но огонь не разжигали.

– Не могло здесь быть какой-то ошибки? Может быть, под влиянием наркотических средств?

Джейн покачала головой:

– Не думаю… Они ведь…

– Но почему именно сегодня? В этот вечер?

Она ничего не ответила; постояла недвижимо, потом пошла в противоположный конец комнаты, к эркеру. Я остался стоять, глядя ей в спину. Через несколько мгновений она провела обеими руками по волосам, приглаживая их у висков, на миг сжала ладонями шею под серебряным гребнем, словно только что села в постели, очнувшись от ночного кошмара.

– Твоей вины здесь нет, Дэн. Ни на йоту.

– Я хочу, чтобы ты посидела.

– Ну в самом деле. Со мной все в порядке. Я же была готова. Это и так должно было скоро случиться.

И все-таки что-то в ней говорило мне, что она была вовсе не так уж готова: впечатление было такое, будто она опоздала на поезд и теперь не знает, как быть, – ведь она не сможет встретиться с человеком, которого должна повидать. Она стояла спиной ко мне, придерживая одной рукой локоть той, что держала у губ сигарету. Я подошел и встал рядом.

– Ну-ка. Давай снимем пальто.

Она помешкала немного, потом высвободила из петель пуговицы и позволила мне стянуть пальто с ее плеч. На лице ее – она по-прежнему отворачивалась от меня – застыло какое-то странное выражение, чуть ли не недовольство, она больше походила на человека, которому нанесли смертельную, непоправимую обиду, чем на женщину, только что пережившую глубокое потрясение. Я бросил пальто на спинку дивана и пошел назад, в дальний конец комнаты, к столику с бутылками. Я все еще видел и слышал Энтони так ясно и живо… и совершенно непредставимым казалось то, что мы не знали, не чувствовали, пока сидели там, в ресторане… что можно вот так, не подозревая, навеки потерять другого человека, только что обитавшего рядом, в том же пространстве и времени. Эта его фраза – «исправление неудачного проекта» – все звучала в памяти, обретая характер ужасающе мрачного гротеска. Отпущение былого греха и уверенность в том, что я знаю, на каких условиях он мне отпущен, по какой-то уму непостижимой причине оказались для него более существенными, чем совершение нового «греха» – самоубийства. Он стоял на пороге смерти, дарованная им себе эвтаназия 171 опередила Атропос 172 всего лишь на несколько недель… но выбранное для этого акта время… чувство было такое, будто я оказался жертвой злой и к тому же неостроумной шутки. Я вернулся к Джейн с бокалом бренди в руке. Она мельком взглянула на бокал и покачала головой: