– Я тоже прошел через это. С Каро.

– Она стала гораздо хуже с тех пор, как сделалась хозяйкой Комптона – маленького мирка, где ты должна все контролировать, иначе можешь сама оказаться под угрозой.

– Могу себе представить.

– На самом деле я и не знаю ее теперь по-настоящему. С этой стороны. – Она помолчала. – В последние месяцы она была замечательно добра. Просто ей обязательно нужно силой загнать нас всех в собственную картину мира.

– Это от неуверенности. Только она никогда в этом не признается.

– Да тут не она одна виновата. Я утратила способность быть такой, какой меня хотят видеть другие. Это превратилось в дурную привычку. Поступаю вопреки ожиданиям. Как ты мог заметить.

Я улыбнулся, отчасти потому, что сама она не улыбалась.

– Ну раз уж ты сама так говоришь…

– Уговариваю себя, что просто ищу утраченную честность.

– Ты уверена, что правильно выбрала наречие?

– Ну, скажем, честно ищу утраченную простоту.

– Не могу сказать, что это качество когда-нибудь с тобой ассоциировалось.

– Мы все прошли дурную школу.

– Согласен.

И снова наступила тишина. Я протянул ей пепельницу – загасить сигарету. Она заговорила более оживленно:

– Тебе повезло – ты живешь в мире, который сознает собственную искусственность. Со времен Фредди Айера 175 всепоглощающей манией в Оксфорде стал футбол. Боже тебя сохрани, если ты не сможешь на философском обеде обсудить последний ливерпульский матч или метафизическое значение чисел «четыре», «три», «четыре», да к тому же не знаешь, что такое «блуждающий форвард».

– Тебе бы послушать, как претендующий на интеллектуальность продюсер рассуждает о Леви-Строссе 176 .

– Ну он хотя бы старается?

– Еще бы. Так, что у всех уши вянут.

Мы улыбнулись друг другу, опустив глаза. Музыка наверху затихла; весь дом, весь город окутал покой. Я представлял себе Энтони, лежащего на спине, с открытыми, невидящими глазами, застывшего в ледяном спокойствии смерти; и все же мне казалось – он прислушивается. Джейн снова сложила на груди руки.

– Думаю, лучше мне все-таки сказать тебе, Дэн. Никто больше об этом не знает. – Джейн все разглядывала нижний край занавесей. – По поводу того, что ты сказал про Энтони. Что он хотел, чтобы мы снова стали друзьями… по правде говоря, это такое для меня облегчение… – Она подняла глаза и встретилась со мной взглядом. – Дело в том, что… есть один человек. Уже два года. Мы очень старались сохранить это в тайне. Но я боялась – вдруг Энтони догадывался?..

– Он бы мне сказал. А я просто в восторге.

Она пожала плечами, и мой восторг значительно поубавился.

– Все это довольно сложно. Он тоже преподает здесь философию. Сейчас он, правда, не здесь, в Гарварде, пишет книгу об Уильяме Джеймсе 177 . Творческий отпуск.

– Тебе совершенно незачем испытывать чувство вины.

– Да просто… комедия – как все сплетается в какой-то прямо-таки кровосмесительный узор. Мы все были близкими друзьями, много лет. Я прекрасно знаю его бывшую жену. Она снова вышла замуж. Живет совсем рядом, за углом. – Она состроила ироническую гримаску: – Ситуация прямо из Айрис Мердок 178 .

– Вы поженитесь?

– Эта мысль приходила нам в голову.

– Весьма здравая мысль.

– Он моложе меня на несколько лет. А я… ну ты понимаешь. В моем возрасте… И всякое такое. – Она на секунду остановилась. – Он сначала был студентом Энтони. Они разошлись во взглядах. Чисто философские проблемы, но что-то от эдипова комплекса тут всегда присутствовало. И от Иокасты 179 .

– И политические взгляды у вас одинаковые?

– Он очень активно работает в местном отделении лейбористской партии. Впрочем, – добавила она, – он не очень-то всерьез воспринимает мой бросок дальше влево. Ты же знаешь, что такое наши профессора: любое отклонение от их собственных взглядов воспринимается как чисто воспитательная проблема. С глупых студентов надо просто сбить спесь.

Я улыбнулся:

– Но он все-таки тебе нравится?

– Да, очень. Он меня смешит. Пишет забавные письма. Сравнивает ужасы Гарварда с кошмарами Оксфорда. Энтони он тоже пишет. Довольно часто приходится узнавать новости дважды. – Тут она, без видимой связи, сказала: – Иногда мне кажется, я никогда в жизни не смогу больше спокойно слышать слово «этика».

– Не думаю, что абсолютное отсутствие этики, с которым я так хорошо знаком, сильно облегчает дело.

– А тут… Живешь с постоянным ощущением, что на самом деле Оксфорд, с этим его ученым духом, – всего-навсего шикарная школа для приготовишек. Сверхъестественно умные маленькие мальчики играют во взрослых.

– Но теперь уже ничто не помешает? Даже с точки зрения этики?

– Только интуитивное ощущение, что ему было бы гораздо лучше с кем-то, кто помоложе. А не со мной.

– Это ему решать. По собственному свежему опыту могу сказать, что и с той стороны в этом плане существуют свои проблемы.

В ее голосе зазвучали чуть заметные лукавые нотки:

– Нэлл будет приятно узнать об этом.

– Тогда я запрещаю тебе доводить это до ее сведения. Джейн улыбнулась:

– Только если ты и на свой роток накинешь платок.

– Разумеется.

– Он предлагал отказаться от поездки в Гарвард. Это ведь на год. Но я уговорила его поехать.

– Слушай, почему бы тебе не уехать туда, к нему? После того как будут соблюдены все условности?

– Мне надо посмотреть, как к этому отнесется Пол.

– Есть проблемы?

– Рационально он с ними вполне справляется. Меня беспокоит эмоциональная сторона: тут он стремится подавлять любые эмоции. Думаю, берет с родителей пример. С девочкой было бы гораздо легче. Он старается во всем походить на отца.

– А тебя отвергает?

– Ему ведь пятнадцать. Как всякий в его возрасте.

– Это пройдет.

– Если только ему не покажется, что это я его отвергаю.

– А отношения с твоим другом у него…

– Довольно хорошие. – Она разгладила брюки на коленях. – Я просто боюсь – не слишком ли сильным будет шок, когда Полу придется принять его в качестве отчима. Не говоря уж обо всем остальном. У нас были тяжкие проблемы с успеваемостью. Пол – странный мальчик. Совершенно безнадежен в тех предметах, которые ему скучны. Даже и пытаться не желает. Абсолютно неподатлив. И совсем наоборот, если дело касается истории. Кошмар. Тут он просто маньяк маленький.

– Но ты не должна жертвовать ради него своим счастьем. Ее карие глаза вгляделись в мои, и на миг в них зажегся былой огонек. Но она быстро отвела взгляд.

– Думаю, тебе понравится Розамунд.

– Она тоже так считает?

Джейн кивнула:

– Насколько я знаю. Надо, наверное… правильно выбрать время? – Она взглянула на часики: – Кстати, о времени…

Было половина первого, но с минуту никто из нас не двинулся с места. Я рассматривал пол.

– Джейн? Ты не сердишься, что я навязал тебе все это?

– Я сержусь, что мне пришлось навязать тебе все это.

– Боюсь, то, что навязано мне, давно пора было сделать. – Она молчала. – Ведь все, что происходило в эти годы… У меня такое странное чувство, что, если бы мы оставались все вместе, все пошло бы иначе. Не знаю… каким-то странным образом мы четверо дополняли друг друга. Даже Нэлл. – Она все молчала, но теперь ее молчание было иным – в нем не было враждебности. – А с тех пор все катилось вниз. Как ты и предсказывала.

– Сплошь одни горести?

– Нет. Конечно, нет. Но слишком много суррогатов.

И снова – молчание, которое Джейн нарушила, поднявшись с кресла и толчком вернув его на прежнее место, вплотную к столу; мгновение постояла там молча и сказала, обращаясь к полированному дереву крышки: