Поначалу этого не понимаешь, но лишь потому, что Дэн не стоит над бушующим морем и не суетится на Громовом перевале 200 с по-байроновски буйно развевающимися волосами. Но именно таков он и есть: профессиональный меланхолик, получающий от этого бездну удовольствия. Там, в пустыне Мохаве, он просил меня вовсе не выйти за него замуж: он просил меня отказаться выйти за него замуж. Теперь синею от злости, что не сказала «да». Просто чтобы не позволить взять меня на пушку.
Просто зло берет от мысли, что когда-то видела его в роли мистера Найтли по отношению ко мне – Эмме 201 . Наверно, я тогда совсем голову потеряла.
Думаю, в Америке мне нравится вот что (ты был словно темные очки, я гораздо больше вижу теперь, когда ты уехал): они здесь просто не понимают нашего ужасного, типично английского пристрастия к поражениям, утратам и самоотречению. Пару дней назад Хмырь просто довел меня до белого каления. Явился в дурном расположении духа, что-то у него не задалось, и, Боже ты мой, как только он это нам не демонстрировал! Пожалуй, это было самое лучшее его представление за все время. Но он хотя бы хотел как-то справиться с этим, что-то сделать, ничего не прятал. Держаться молодцом – абсурдно, отныне я напрочь отрицаю этот принцип. Не желаю красоваться, словно урна с прахом на чьей-то каминной полке.
Приезжаешь в Штаты, не зная, чего ожидать. Потом видишь, что подтверждаются твои самые худшие предубеждения. Страна автоматов, мчащихся в куче по так называемым «свободным» скоростным шоссе в поисках лучшей жизни, которая все равно гроша ломаного не стоит. Анекдот – называть эти забитые до предела дороги «свободными»! Потом, это их пристрастие делать все «по книге»: если в книге сказано то-то или то-то, человек чувствует себя абсолютно счастливым – или должен чувствовать… Вдруг понимаешь, как поразительно свободны (или хотя бы не принимают на веру чужие рецепты) наши англичане. Потому я и влюбилась в Дэна: в стане несвободной культуры он показался мне человеком поистине свободным, а я была перепугана. Отчасти потому, что понимаю: Калифорния – это будущее, а Англия – музейная редкость, доживающий свой век зоологический экспонат. Сити – съежившееся от старости время. Я начинала ненавидеть Америку (во всяком случае, эту ее часть) и утрачивать надежду в отношении собственной страны. Некуда податься. Только – к нему.
Потом мало-помалу до тебя доходят всякие мелочи, и начинаешь понимать, что увидел Америку не совсем так; что, вполне возможно, вся эта смесь глупости, и безвкусицы, и неравенства, и насилия, и конформизма – всего лишь цена, которую им приходится платить за сохранение национальной энергии и живучести. Ведь они сами себя эксплуатируют по мелочам так беспардонно, как мы у себя в Англии ни за что не допустили бы. Помнишь, ты как-то взял меня на Фермерский рынок – показать, какие фрукты и овощи они выращивают в угоду представлениям Медисон-авеню о том, как эти фрукты и овощи должны выглядеть. Огромные красные – «на отлично!» – яблоки: вкус – как у губки в сахаре. Гигантские пресные помидоры, огромные безвкусные кочаны салата. Еретическое представление, что размер и вид – это все, а все остальное никакой ценности не представляет. То же самое видишь и в разговорах людей с хорошо промытыми мозгами, в том, как они гостей принимают, как себя ведут. Идиотская дешевая имитация того, как должны одеваться, разговаривать, обставлять свои дома те, кто добился успеха.
Одна женщина сказала мне, что ей приходится ехать за тридцать миль, чтобы купить, как она выразилась, «настоящее» мясо – будто это мясо какой-то фантастический деликатес, вроде природной белуги или французских трюфелей. Помнишь эту чудесную переводную картинку-ярлык? «Супермаркеты экономят время. Но для чего?»
Я знаю, Милдред готовит – пальчики оближешь, и рестораны здесь есть отличные. Но не перестаешь думать: слава Богу, что есть Европа и мелкие, без претензий, предприниматели… настоящие мастера своего дела, за что и пользуются уважением. И я знаю, что некоторые здесь прекрасно это понимают. Эйб, например. Я на днях набросилась на него по этому поводу, и он элегантно пошутил: «Если американцы когда-нибудь разберутся, сколько никому не нужных вещей они продают и покупают, все захотят эмигрировать обратно в Европу».
И все же здесь есть какое-то стремление вперед, независимость, отсутствие угодливости. Надежда. Знаешь это: «Была бы воля, а средства найдутся»? У них хотя бы воля есть, если не средства. А как они используют английский язык, не допуская, чтобы он их использовал? О некоторых вещах мы и понятия не имеем. Так что я теперь начинаю смотреть на все это как на возможность выбора при расплате по счету. В Англии мы расплачиваемся апатией, сохранением иерархии, приверженностью прошлому. Здесь предпочитают платить, устремив взоры в будущий мир – мир мечты, где каждого ждет успех, где все богаты и счастливы. Кошмары вроде супермаркетов, и «свободных» скоростных шоссе, и смога, и манеры сидеть развалясь – просто случайные эпизоды на пути в этот прекрасный мир. Миф американских колонистов. Сегодняшние проблемы вовсе не проблемы, а доказательство, что завтра будут освоены новые рубежи. Просто гони свой фургон вперед и дальше, чего бы это ни стоило. У нас же ты должен быть доволен тем, что ты есть. Они тут навек застряли на первых страницах, тогда как мы дочитали последнюю главу вечность назад.
Я помню – а ты? – как Дэн убеждал меня, что уникальность англосаксонского национального сознания – в маниакальной приверженности идее равенства. Утверждал, что это просматривается и в давней истории, даже в феодальные времена. Великая хартия вольностей, парламент, обычное право и всякие прочие штуки. Но у нас эта мания достигла зенита где-то в семнадцатом веке. Кромвель и Английская республика 202 . Тогда у нас еще был шанс, но мы его профукали. Или, вернее, те, кто не хотел этот шанс профукать, увезли его с собой в Америку. Конечно, в душе у американцев образовался невозможный хаос. Но в ней все-таки сохранились какие-то следы прежней нашей дороги. Дэн сказал как-то: «Здесь Кромвель так и не умер». Я засмеялась. Так и представила себе старого задиру в железном шлеме и высоких сапогах, стоящего на углу бульвара Сансет: «Простите меня, ребята!» Но Дэн не нашел это забавным.
Но вот чего я не понимаю (наконец-то добралась до главного), как он, веря во все это, способен втайне оставаться таким английским англичанином – из тех англичан, что со всех ног бросились приветствовать возвращение Карла II на родные берега. Вот если бы ему удалось заразиться у американцев хоть капелькой веры в себя! В сегодняшний день, каким бы плохим он ни был. Если б у меня была волшебная палочка, я взмахнула бы ею над его головой и сделала бы его точно таким, какой он есть, только американцем. Жалко, по правде говоря. Он родился не в той культуре, где надо бы. Я чувствую себя такой свободной по сравнению с ним. И дело не в возрасте. Милдред очень проницательно про него сказала. Она сказала: «Дэн – самый английский англичанин из всех, кого я знаю». А я ответила: но он же совсем не типичный, по правде говоря. Она покачала головой: «Деточка, да он просто научился это скрывать. Только и всего».
Мы много о нем говорили. Между прочим. Я чувствую – она хочет рассказать мне что-то, что ей известно, а я не знаю. Может, про других женщин. И хочет, чтобы я рассказала ей то, чего не знает она. Мы как бы фехтуем, но любя, по-дружески. Она невероятно тактична. Официальная версия пьесы – временная разлука. Не хочу знать, что думают о нас другие, даже если они ничего плохого не имеют в виду.
Ты, конечно, понимаешь – я пишу наполовину для себя самой. Пересказываю тебе всю эту ерунду, которую ты же мне и рассказал. Напрасно говорить об этом: ты все равно поймешь, что все это означает. И на самом деле я неправду сказала про темные очки.
200
Громовой перевал – Дженни переиначивает здесь название романа Эмилии Бронте (1818-1848) «Грозовой перевал» (1847).
201
Мистер Найтли и Эмма – герои романа английской писательницы Джейн Остен (1775-1817) «Разум и чувствительность» (1811).
202
Английская республика (1649-1653) – после падения монархии и казни короля Карла I Стюарта в мае 1649 г. Англия была объявлена республикой, верховная власть в которой принадлежала однопалатному парламенту, исполнительная власть была отдана в руки Государственного совета. В 1653 г. республиканское правление сменилось протекторатом Оливера Кромвеля (1599-1658), длившимся некоторое время и после его смерти, до 1659 г., когда в Англии снова была восстановлена республика. Однако в 1660 г. произошла реставрация монархии, и на престол взошел Карл II Стюарт, вернувшийся из Франции.