Сам старик, по правде говоря, не был для Дэна проблемой; проблемой оказалась огромная масса материала, который следовало включить в сценарий, все эти места и события, все эти Гордоны, Боты, Керзоны, Черчилли 237 и иже с ними, без которых не обойтись. Чем-то приходилось жертвовать, либо динамичностью, драматическим развитием сюжета, либо историческими фактами, и это вынужденное жонглерство раздражало Дэна больше всего. Как утопающий хватается за спасательный круг, так он ухватился за возможность использовать профессиональную уловку: решил сначала показать Китченера в середине карьеры, сфокусировав внимание на каком-то промежуточном географическом пространстве, а затем от этого пункта совершать краткие вылазки в прошлые и будущие годы его жизни.

Много лет назад, когда Дэн жил с Андреа, он побывал в Египте. Как-то зимой Андреа подхватила плеврит, не могла работать и не только сама страдала от депрессии, но и на Дэна действовала угнетающе; как только она достаточно оправилась от болезни, Дэн взял ее в круиз по Нилу. Они провели несколько дней в Асуане и влюбились в один из островов на реке – остров Китченера. Дэн мало что о нем помнил, только экзотические деревья и влажную живую зелень, покой и прохладу на фоне знойной пустыни вокруг да скользящие по воде фелюги; но это место представлялось удачной, мирной стартовой площадкой для выхода в пространство бурных и кровавых событий: в иные страны, в иное время.

К тому времени, как Дэвид появился в Лондоне и мы уселись друг против друга в «Конноте» 238 , я был с ним уже достаточно близок, чтобы не притворяться, что все идет отлично. Он выслушал повествование о моих проблемах, согласился на мое предложение убрать один-два эпизода, уперся по поводу третьего – ссоры с хедивом 239 в 1894 году: эпизод этот, несомненно, потребовал бы от меня массу времени, а от Дэвида – денег; но Дэвиду непременно надо было увидеть этот эпизод воочию, хотя бы на бумаге. Выиграв этот сет, он восторженно воспринял идею использовать остров Китченера в качестве оси, на которой держались бы все остальные спицы нашего колеса. Я расписал достоинства острова всеми красками, объяснив, почему он так подходит для нашего сюжета.

– Мне нравится, Дэн. Лучше и быть не может.

– Похожий остров не так уж трудно отыскать. Все дело в пустыне вокруг.

Он смотрел на меня, задумчиво кивая головой:

– Может, что-нибудь еще придумаем?

– Ужасно не хочется. Должно же быть где-нибудь что-нибудь похожее.

Он потягивал яблочный сок, потом вдруг лукаво улыбнулся. Я и думать забыл, что ему и в карточной игре нет равных.

– Мог бы, между прочим, поинтересоваться, какого черта занятой человек вроде меня делает у вас в Лондоне?

– Мне казалось, ты объяснил. – Он говорил, что летит дальше – в Рим, насчет другого контракта.

– Лечу сначала в Каир. Завтра.

– Что ты говоришь?!

– Хочешь со мной?

– Неужели съемки в Египте?

– Израильтяне же снимают. Постоянно.

– Ну знаешь… тебя что, не смущают их политические неурядицы?

– Евреи с автоматами и евреи с долларами – это две большие разницы. – Он сделал широкий жест, словно вручая дар: – Получай свой остров. Только послушать сотрудников их посольства в Вашингтоне… все, что угодно.

– И ты согласен… Он пожал плечами:

– Ну так не сыграю парочку партий в бридж, ну и что?

– Это же замечательно, Дэвид!

– Говорят, там свет потрясающий.

– Как в Калифорнии. Даже лучше. Смога нет.

– У них даже есть что-то вроде киноцентра в Асуане. Студии, техперсонал. Если нам надо. Статисты – десять центов в неделю. За сотню! Верблюды – бесплатно. – Он снова принялся за еду, но не выдержал и ткнул вилкой в мою сторону: – Ты не способен разглядеть хорошего продюсера даже у себя под носом.

– А сцены в Каире? Суакин?

– К завтрашнему дню успеешь?

Я рассказал про Энтони.

– Худо. – Он на минуту задумался. – Вот что, Дэн, давай так: как сможешь – выбирайся туда, неплохая будет поездочка, верно? Из Рима я сразу лечу в Нью-Йорк, но в конторе тебе сообщат, с кем встретиться и что посмотреть. Все там устроят, обо всем договорятся. Очень нас там ждут. – Он чуть прищурил один глаз: – Все для нас. Жены, дочери… только намекни.

– Мне кажется, ты путаешь арабов с эскимосами.

– Джентльменов, с которыми я беседовал, ни с кем не спутаешь.

– Я в восторге.

– Так что будем наслаждаться жизнью. – Он решил не доедать бифштекс и отодвинулся от стола. – Когда освобождается Дженни Макнил?

– Недели через три-четыре. Если уложатся в срок.

– Возьми ее с собой. Я так понимаю, она этого заслуживает. – Он заметил, что я замешкался. – Нет?

– Я и так здорово задержался со сценарием, Дэвид. И не уверен, что не придется переделывать. А в Египте я был. На данный момент мне этого хватит.

– Ты не забыл, как я поступаю со сценаристами, которые не сдают работу в срок?

– Это я и имею в виду.

Мы улыбнулись друг другу. Он опустил взгляд, потом поднял на меня глаза и заговорил более серьезным тоном:

– Дэн, я хочу, чтобы это было настоящее. К черту сроки. Если тебе понадобится лишняя пара недель… – Он развел руками. – Ну что такое – пара недель?

– Мне надо еще посидеть, подумать.

– Только сообщи в лондонскую контору. Они позаботятся о визах и прочей ерунде.

– Прекрасно.

Он скрестил на груди руки:

– А теперь поговорим о режиссерах. А ну отгадай, с кем я обедал на прошлой неделе?

Но в такси, по дороге домой, Дэн решил, что ему ни в коем случае не следует ехать.

Не было реальной необходимости – всего лишь профессиональная условность; вот режиссеру и его помощнику по натурным съемкам такая поездка действительно нужна. Тем более что Дэн отстал со сценарием значительнее, чем полагал Дэвид, – сделана едва половина, а от контрактного времени и половины не осталось. Помимо всего прочего, отъезд означал бы новый побег – уход от той жизни, в которую он только что вернулся; уехав, он опять укрылся бы под пагубной сенью неизбывных «привилегий» мира кино, дающего свободу от нормальных людских забот, от долга, от повседневных обязанностей, соображений экономии, от самодисциплины… Дэн ни слова не сказал Каро о поездке, когда на следующее утро она спросила его, как прошла встреча.

Через день он снова поехал в Оксфорд – присутствовать на дознании. С вокзала он отправился прямо в суд: времени до начала заседания почти не оставалось. Джейн и Розамунд были уже на месте, а с ними – Эндрю, приехавший рано утром; Нэлл осталась в Комптоне ухаживать за сыном и наследником, который еще не оправился от свинки. Два-три ряда кресел в зале были заняты незнакомыми Дэну людьми: двое – явно газетчики, кое-кто из друзей и коллег, остальные скорее всего праздные зеваки. Шло подробное обсуждение деталей медицинской экспертизы, заключения патологоанатома; заслушали свидетельские показания палатной медсестры, затем – медсестры, дежурившей в ночь самоубийства; потом очень тактично и мягко допросили Джейн. Да, она была поражена; этот поступок шел вразрез с его религиозными убеждениями. Он никогда не обсуждал с нею возможность такого поступка. Она не может припомнить даже разговоров с ним на эту тему в общем плане. Нет, не возникло ни семейных, ни финансовых проблем, которые могли бы вызвать такое отчаяние. Он был полностью в курсе хода своей болезни, знал, что жить ему осталось недолго… и так далее и тому подобное. Она была предельно собранна, голос ее не дрогнул и тогда, когда старый коронер 240 спросил, не знает ли она какой-либо причины, заставившей Энтони, как он выразился, «покончить счеты с жизнью» именно в тот вечер.

– Нет, не знаю, – сказала она и добавила: – В тот вечер он виделся со старым другом – бывшим мужем моей сестры, – которого он особенно настойчиво просил приехать. Я видела, с каким нетерпением он ждал этой встречи и, насколько я знаю от него самого и от мистера Мартина, был очень ею доволен.